onyx-rp.ru«Колено эммануэль» или приключения молодой писательницы
Имеет ли право драматург привносить свою личность в творчество? Мой ответ: «А что еще он может делать?»Теннеси Уильямс
Удивительно, но при всем многообразии всевозможной информации в Интернете, там чрезвычайно трудно отыскать современную художественную литературу, написанную на языке Толстого и Чехова, а не на нынешнем диалекте «гарри поттеров» и «инопланетян».
Трудно, но возможно.
И один из этих редких авторов — драматург Фёдор Ландрин.
Легкий слог, завораживающая атмосфера и оглушительное откровение от «обыденных явлений и ситуаций» повседневной жизни, детективные истории, окутанные тайнами старинных легенд — это далеко не все, что вам откроется при чтении.
Неуловимыми штрихами автор заставляет воображение читателя проникать за грани времени и пространства и видеть то, что в реальной жизни зачастую остается незамеченным.
И при этом автор неустанно поражает сюрпризами. Так, новый роман «Колено Эммануэль» уникален тем, что публиковался частями, по мере написания, в режиме реального времени — этот смелый эксперимент, приоткрывающий тайну, как рождаются литературные произведения.
При всей своей занятости Фёдор Ландрин (он готовит очередной подарок читателям — прим. автора) согласился дать мне интервью.
Встретились мы неподалеку от метро «Курская». Мимолетно скользнув по моему лицу пронзительным взглядом, Ландрин жестко сказал:
— Сразу предупреждаю, мы с вами собрались побеседовать о моем новом романе, поэтому никаких вопросов личного характера. И о Петре Наумыче Фоменко тоже.
— Да-да, само собой...
От такого «благодушного» начала, у меня внутри все опустилось, но драматург вдруг лукаво улыбнулся и добавил:
— Чтобы наша с вами беседа носила, так сказать, предметный характер, давайте-ка я проведу вас по основным местам действия романа. Согласны?
Конечно же, я была согласна и безумно рада неожиданному предложению: возможности увидеть реальные места и сравнить с тем, что представлялось в воображении.
Мы неторопливо шли по тихим малолюдным улочкам, заставленными современными машинами, и Ландрин, поглядывая на разноцветные здания, кивками или взмахами руки обращал мое внимание то на одно, то на другое строение:
— Вот по этой улочке бежал Набоков... А вон там, мы зайдем с другой стороны, находится дом, в котором жил «Рембрандт»....
Войдя в дворик дома «Рембрандта», меня охватило ощущение, что этот двор я знаю очень давно, но издалека это здание из кроваво-красного кирпича вызывало совершенно другие чувства.
— Почему вы выбрали Рембрандта? Только потому, что было совершено варварское нападение на его «Данаю?»
— И поэтому тоже. Вообще картины Рембрандта очень часто подвергались нападениям «геростратов» разного пошиба.
— А поиски наполеоновского генерала Дюрана — это выдумка или какая-то неизвестная легенда?
— При Аустерлице был убит французский генерал Молран, Наполеон приказал закатать его в бочку с ромом, чтобы потом построить на его могиле монумент павшим, но про бочку забыли, а когда уже в Париже через много лет она рассохлась, то из нее вывалился прекрасно сохранившийся генерал с усами до пояса. Просто я предположил, что подобная история могла бы повториться после Бородино. В усадьбе графа Разумовского, где раньше располагался институт физкультуры, прошло мое незапятнанное детство, и потом там в 1812 году действительно стоял авангард Мюрата, поэтому он не сгорел во время пожара, хотя вся немецкая слобода выгорела дотла.
Ландрин достал из кармана маленькую книжечку, в которую было вложено несколько фотографий. Протянув их мне, он воскликнул:
— И вот посмотрите во что его превратили «благодарные» потомки!
Через некоторое время Фёдор довел меня до причудливого здания и поведал, что это и есть дом Боярдо.
— Почему именно этот дом вы выбрали для Лауры Боярдо?
— А что он вам напоминает? — таинственно улыбаясь, ответил вопросом на вопрос Ландрин.
— Средневековый замок.
— Вот вы сами и ответили на свой вопрос. А нашел я его, когда искал натуру для своего второго фильма «Бархатное подземелье». Тогда во дворе этого дома был фонтан, но его сломали и сделали, как видите, песочницу. Давно здесь не был, поэтому и ошибся, описывая этот двор, но, думаю, это простительная ошибка.
Я вспоминала эпизоды триллера и удивлялась: мне казалось, что даже в воздухе московских улиц витает волшебство атмосферы романа, и что сейчас из-за ближайшего поворота выйдет всезнающий Никодим Парамонов, а навстречу ему — рассматривающий проходящих девушек Вадим Набоков.
— Так кто вы все-таки: Набоков или Парамонов? И кого из них в вас больше?
Я даже не Фёдор Ландрин. Наверное, в каждом персонаже моих романов, пьес и сценариев есть какая-то частичка меня, но во всем остальном, обычно это придуманные люди. Единственное, что я не сумел, так это натянуть на себя маску убийцы, в моем сознании как-то совсем не укладывается этот страшный позыв, видимо, поэтому продюсеры часто упрекают меня в том, что я «убиваю» «негодяев» и «плохишей» естественным способом — сорвался в пропасть, наткнулся на торчащую арматуру и т.д. и т.п. или, скажем так, без особых выкрутасов и садизма, то есть (смеется) как в кино.
— Скажите, откуда появился такой «сладкий» псевдоним? От желания писать приятные слуху и воображению романы или по другим причинам?
«Ландрин» внезапно остановился, в глазах его вспыхнул недобрый огонек, который так же быстро растворился в глубине карих глаз и, усмехнувшись, он ответил:
— Глупо заниматься искусством, ставя перед собой изначально ложную и неблагодарную задачу кого-то ублажать. В отличие от науки, где надо быть первым, в искусстве надо быть услышанным, а услышанным может быть только человек искренний.
Чуть помолчав, Фёдор Ландрин достал пачку «Muratti», закурил и, выпустив облачко дыма в сторону, продолжил:
— Что касается «сладкого» псевдонима. В моем детстве «ландринчик» ассоциировался с леденцами, вряд ли современные молодые люди знакомы с подобными ассоциациями, хотя не знаю уж кто, может быть, наследники славного имени «Ландрин» восстановили кондитерскую фабрику и царский бренд.
Как режиссер я работал под собственными именем и фамилией, но когда в моей жизни случился форс-мажор и я был вынужден переквалифицироваться в драматурги (о чем ни капельки не жалею), то решил, что раз это иная стезя в моей судьбе, то и имя должно быть другое. Тогда-то мне на глаза и попалась голубая коробочка «Монпансье Смъсь» производства фабрики Ландрина. Мне показалось это забавным, к тому же прародитель этой знаменитой фамилии Фёдор Ландрин тоже начинал практически с нуля.
— Несмотря на то, что прозаических произведений у вас гораздо больше, чем пьес и сценариев, вы продолжаете называть себя драматургом...
— Иначе и не могло и быть. Ведь по образованию я режиссер драматического театра, но в силу обстоятельств жизни (тяжелая травма бедра — прим. автора) мне пришлось на несколько лет отказаться от режиссуры, а желание и потенциал остались, тем более что еще до поступления в ГИТИС, я уже «грешил» литературой.
— И все-таки?
— Я называю себя драматургом в силу некоторых особенностей своего стиля. Сейчас поясню. В отличие от большинства писателей я не витаю над «схваткой», корректируя события и поступки «героев», потому что за исключением «первого» толчка (событие, мысль или что-то в этом роде) практически не управляю развитием событий, ибо нахожусь внутри происходящего, но никогда в качестве главного действующего лица, а в качестве незначительного персонажа или просто наблюдателя.
— Да, но здесь вы отступили от своего правила и ввели себя в роман.
Повторюсь, я не Фёдор Ландрин, поэтому могу спокойно назвать одного из персонажей своим псевдонимом. К тому же он появляется только в финале и только для того, чтобы читатель поверил в реальность происходящего.
— По этой же причине вы бросаете некоторые сюжетные линии, не доводя их до логической развязки? Это вызвано угасанием вашего интереса или все-таки это ваш «тайный» умысел? Или это связано с режимом «романа-онлайн»?
— Вы слишком торопитесь, и режим «роман-онлайн» тут абсолютно ни при чем! Просто это вторая и, может быть, основная черта моего стиля, рецидив моей режиссерской профессии или, как вы сказали, мой «тайный умысел»: иными словами, я стараюсь обмануть прогноз читателя, это с одной стороны, а с другой, это позволяет мне создать «объемную» картину происходящего. Именно поэтому — драматург, а не беллетрист.
— Однако мне кажется, вы противоречите самому себе, поскольку используете для развития действия конкретные московские улицы, дома и квартиры.
— Ничего подобного! Да, обожаю свой район (улыбнулся), ведь я практически всю жизнь прожил в радиусе двух километров от того места, где родился, поэтому не устаю признаваться этим заповедным местам в своей любви, а если учесть то обстоятельство, что это бывшая царская дорога, то здесь сконцентрировано огромное количество астральной информации, которая подпитывает мое воображение. И потом, достоверность помогает мне создать атмосферу, которая для меня всегда была главным компонентом любого художественного произведения.
— Когда вы пишете свои романы, то работаете методично, как режиссер, или отдаетесь во власть стихийного воображения, как поэт?
Ландрин снова закурил и хитро прищурился:
— Какой, однако, задиристый вопрос. Вообще-то, помимо того, что я режиссер, я еще и бывший инженер, поэтому обычно планирую практически всю свою работу. Но в отличие от режиссера, который связан обязательствами, сроками и работой с не всегда адекватными актерами, я более свободен, и все же предпочитаю, несмотря ни на что, работать ритмично, изо дня в день. Кстати, триллер «Колено Эммануэль» написан за 38 дней только потому, что мне удалось «загнать» себя, так сказать, в «план по освоению темы».
— А что, собственно, вас подвигло на эксперимент под названием «роман-онлайн»?
— Причин несколько, но все они, на мой взгляд, не являются главными. Во-первых, у меня появился персональный сайт, и мне показалось глупым не использовать его в личных «корыстных» целях: бессмысленно вывешивать на такой площадке, как инет, свою открытку и просто любоваться ею. Во-вторых, с момента написания романа до его издания проходит довольно значительный период времени, ведь я не пишу бестселлеры, поэтому притупляется новизна ощущений, к тому же обычно в момент появления книги тебя уже начинают теребить «герои» другого романа или они уже вовсю накручивают свои интриги. В-третьих, режим «роман-онлайн», скажем так, дисциплинирует, он не позволяет расслабиться ни мне, ни моим «героям», и в каком-то смысле «утрамбовывает» сюжет.
— В какой атмосфере вы любите работать: в тишине или, например, под музыку?
— Я сторонник минимализма, поэтому в моей квартире очень мало мебели, однако это создает некоторые трудности в работе. Моя полупустая квартира аккумулирует звуки дома, поэтому часто я пишу под музыку, в основном, под «рок». Музыка позволяет держать нужный ритм и упругость языка.
Мы почти завершили прогулку и практически дошли до метро «Бауманская», а я все продолжала «допрашивать» Ландрина, мечтая о теплой ванне, чтобы опустить туда гудящие ноги. В отличие от меня на нем, совершающего ежедневно 4-х километровые прогулки, не было ни тени усталости.
— Вы писали каждый день по одной, а то и по две главе. Не страшно ли было показывать незаконченное произведение?
— Если бы мне было страшно, то незачем вообще писать и уж тем более пускаться в эксперимент «роман-онлайн». Как-то я уже говорил, что лишь в общих чертах представляю развитие событий в романе и практически не знаю чем он закончится. Больше всего я опасаюсь собственного темперамента, потому что, если я слишком рано пойму, чем закончится история, то мне будет неинтересно, и импровизация на заданную мною тему превратится в рутинное описание событий.
Что касается количества страниц, написанных за один присест, то должен сознаться, что писал несколько больше, чем выставлял в интернет, но мне нужно было время для редакционной правки и корректуры, хотя ошибок избежать все же не удалось, поэтому выставлял только то, что успевал отредактировать.
— А не хотелось ли вам уничтожить уже написанные главы? И собираетесь ли вы редактировать роман?
В процессе работы — нет. А потом... Честно говоря, не знаю, есть некоторые ритмические просадки, но кардинальной редакции делать не собираюсь, возможно, понадобится лишь небольшая косметическая работа и работа профессионального корректора, естественно.
— С вашей точки зрения эксперимент удался?
— Не знаю. При общем тираже моих книг не превышающем 30 тысяч экземпляров, 2300 читателей за 38 дней — результат, как мне кажется, вполне приличный.
— А чем объяснить, что ваши книги издаются сравнительно небольшими тиражами?
— Многослойностью сюжетов, отсутствием «ведер крови», хорошим русским языком и той особенностью моего стиля, о которой я сказал выше, то есть тем, что читатель, как зритель в театре, должен сам выбрать: кто «хороший», а кто «плохой», без подсказок со стороны автора.
— Язык у вас действительно порой завораживающий, поэтому странно слышать, тем более от автора, что он считает это недостатком.
— Надо трезво смотреть на происходящие в современной жизни процессы. Практически во всех областях деятельности человека прослеживается жесткая тенденция к утилитарности и упрощению, с которой, к сожалению, одному человеку справиться не под силу, даже и пытаться не стоит. Однако это не значит, что я откажусь от своего стиля.
— У меня сложилось впечатление, что помимо происходящих в вашем триллере событий, вы хотели рассказать как сочиняются романы? Или я не права?
— Отчасти... А впрочем, может быть, вы и правы, ведь этот триллер во многом импровизация, таковы были условия игры под названием «роман-онлайн».
— Почему почти через десять лет после триллеров «Тяжелое падение» и «Ослепленный тенью» вы вернулись к Вадиму Набокову и Лауре Боярдо?
Вы не совсем точны, в этом десятилетнем промежутке был написан еще сценарий «Пруд забвения», где опять главными действующими лицами были Вадим и Лаура. Однако это была, так сказать, попытка понять изнутри состояние беременной женщины, не физическое, естественно. Иными словами, понять, как творится в сознании и подсознании живая плоть жизни.
— То есть, можно сказать, что в тот момент вы переживали так называемый «кризис среднего возраста», что и происходит на подсознательном уровне с Вадимом Набоковым в вашем новом триллере?
— Пожалуйста, не повторяйте чужие глупости! Нет, у Набокова никакого кризиса! Каждый мужчина, каким бы циником он не стал в процессе жизни, всегда мечтает об одной-единственной и вселенской любви, вот и все. Просто Вадим вернулся к своей мечте или, если хотите, юношеской грезе. И потом нет никакого кризиса среднего возраста, это выдумки психологов. У 40 — 45-летнего мужчины, всю сознательную жизнь занимающегося добыванием хлеба насущного, наступает кризис тактильности и запахов. Тактильность — это прежде всего желание сбросить задублённую кожу с души и тела, а запахи — это подсознание, мысленное возвращение в беззаботное детство, сюда же можно отнести увлечение зрелыми мужчинами оральным сексом. Как говорит один из моих персонажей, мужчины стареют не так быстро и не так сокрушительно, как женщины, поэтому они (жены и подруги) не могут помочь мужчине обрести себя заново, и именно поэтому на этот возраст у мужчин приходится наибольшее количество смертельных инфарктов.
— Не будем о грустном. Так почему снова Вадим и Лаура?
— Прошли годы и я вдруг понял, что наши совместные с ними путешествия по невидимому миру носили хаотический и не подкрепленный достаточными знаниями характер, а следовательно, Вадим, Лаура и я, а вместе с нами и читатель, спокойно могли попасть в ловушку, скажем так, зловредных сущностей. Поэтому я счел для себя возможным опровергнуть некоторые из своих мистических «теорий».
— Поэтому ваш Никодим Парамонов так темпераментно отвергает книги модного Дэна Брауна?
— К несчастью, наше время — это время ложных теорий и пророков, которые всеми своими силами и с помощью определенных сил незримого характера стараются скрыть от обыкновенного человека истинную подоплеку древних магических событий. Впрочем, от своего реального видения Распятия я не отказываюсь, но, возможно, это и была та ловушка, в которую я с Вадимом и Лаурой угодил и завершил те два романа так, как завершил.
— Итак, Вадим Набоков, как вы сказали, вернулся к своей юношеской грезе о вселенской любви, и вы, как автор, решили усугубить ситуацию, недвусмысленно намекнув, что его Катя инопланетянка?
— Ой, я вас умоляю! Трактуйте, как вам заблагорассудится, это лежит за пределами моей компетенции. К тому же я видел эту девушку мельком, однако ее образ в романе очень мало соответствует реальному человеку. Как я говорил раньше, все мои персонажи, в основном, плод моего «исковерканного» воображения.
— Я насчитала в вашем романе пять сюжетных линий. Какая для вас самая главная и важная?
— Все! (Смеется). На самом деле я всегда пишу только о поисках истинной любви и ее возможном, подчеркиваю, возможном воплощении в реальной жизни, все остальное антураж. Просто для каждого отдельного человека эта любовь выражается по-разному: у кого-то это любовь к женщине или к мужчине, как у Франчески, у кого-то, как у бедного «Рембрандта» к великому художнику и его живописи, или как у Вьюжинской к театру и литературе и т.д. и т.п. Сколько людей, столько и воплощений истинной любви. Весь мир пронизан любовью, нам надо только почувствовать ее и сделать достоянием своей души.
Интервью провела и подготовила Л.Кузнецова
Федор Ландрин, драматург http://flandrin.ru/
Отзывы и комментарии